Эта книга, скорее всего, разобьет вам сердце.

Она отвратительна и прекрасна.

Она как ослепительный свет и вонючая грязь.

Это проверка болевого порога. Это настоящая пыточная.

Я её почти ненавижу, но задыхаюсь от нежности к ней.

Такими прочитанными книгами можно в тайне гордиться, как шрамами.


Не знаю почему и отчего, но книга сильно задела меня за живое. Последние главы я читала вся в слезах, и не могла никак успокоиться, мне было так больно и так обидно. Это же всего лишь книга, а мне так паршиво. Давно я так не плакала из-за книги. Я не знаю почему именно эта книга, и почему именно сейчас, но книга меня потрясла. Наверное, некоторым покажется, что все в этой книге немного преувеличено – слишком верные друзья, слишком удачная карьера у всех, слишком страшные страдания для одного человека если вообще можно так говорить про страдания). Но все равно даже если мозг пытается кидаться в меня этими недостатками, я чувствую, что книга достучалась до меня.


Когда думаешь, что герой (и вместе с ним, приставленный к нему волшебной силой злого гения, истощенный от переживаний ты) отмучился, выясняется, что все самое страшное поджидает на последних ста страницах романа, невыносимо, просто до одури печальных. Посреди какой-нибудь строчки накатывает чувство…словами не описать…


пара мыслей со спойлерами


1. О чем эта книга?

Думаю, она о том, что некие события накладывают отпечаток на всю оставшуюся жизнь.

О том, что хищники (гиены?) всегда находят своих жертв.

О том, что в людях сидят монстры и о человеческом равнодушие


2. Кому ее можно порекомендовать?

Честно? Я никаким знакомым не стала бы ее рекомендовать. Она очень тяжелая эмоционально. Если ты в депрессии - ты захочешь вскрыться, если у тебя все хорошо - после нее - ты захочешь вскрыться, у тебя все ровно - ты захочешь вскрыться. Я не знаю, в какой эмоциональном состоянии ее можно читать, и дело даже не в том, что в ней много насилия/селф харма/эмоциональных страданий.


3. Сравнение с Донной Тартт "Щегол"

Э-э-э, с чего бы?

4. Если бы с Джудом работал бы психолог после его встречи с доктором Тейлером, то смог бы он психиологически выздороветь?

5. Можно ли сказать, что эта книга о равнодушии людей вокруг (то есть друзья Джуда знали, что он режет себя, но не влезали. если бы они были чуть более настойчивыми, то все могло сложиться по-другому?)

6. Меня очень сильно перемкнуло после "отношений" Джуда с Калебом (?). Вот вроде бы познакомился с ним у друзей, хорошая работа, а он оказался таким уродом. Я реально думала, что этот мужчина сможет "вылечить" душу Джуда. А все оказалось только хуже.


цитаты


Но сейчас настала эра самореализации, сейчас довольствоваться тем, к чему душа изначально как-то не лежала, - мелко и слабохарактерно. Теперь в том, чтобы покориться судьбе нет ничего достойного, теперь это считается трусостью.

Мне никогда не казалось — тебе, я знаю, тоже не кажется, — что любовь к ребенку выше, осмысленнее, значительнее, важнее любой другой. Мне так не казалось ни до Джейкоба, ни после. Но это особенная любовь, потому что в ее основе не физическое влечение, не удовольствие, не интеллект, а страх. Ты не знаешь страха, пока у тебя нет детей, и, может быть, именно это заставляет нас считать такую любовь более величественной, потому что страх придает ей величие. Каждый день ты просыпаешься не с мыслью «Я люблю его», а с мыслью «Как он там?». Мир в одночасье преображается в вереницу ужасов. Я держал его на руках, стоя перед светофором на переходе, и думал: как абсурдно считать, что мой ребенок, любой ребенок может выжить в этой жизни. Такой исход казался столь же невероятным, как выживание какой-нибудь поздней весенней бабочки — знаешь, такие маленькие, белые, — которых мне иногда доводилось видеть в неверном воздухе, вечно в нескольких миллиметрах от столкновения с лобовым стеклом. Я скажу тебе, какие еще две истины мне открылись. Во-первых, не важно, сколько лет ребенку, не важно, когда и как он стал твоим. Как только ты назвал кого-то своим ребенком, что-то меняется, и все, что тебе в нем раньше нравилось, все твои прежние чувства к нему теперь в первую очередь окрашиваются страхом. Это не про биологию, это нечто большее — когда страстно хочешь не столько обеспечить выживание своего генетического кода, сколько доказать свою несокрушимость перед лицом уловок и нападок вселенной, победить те силы, которые хотят уничтожить твое. И второе: когда твой ребенок умирает, чувствуешь все, что должен чувствовать, все, о чем столько раз писало столько людей, поэтому я даже не стану ничего перечислять, а только замечу, что все написанное о скорби одинаково, и одинаково оно не случайно — от этого текста по большому счету некуда отступать. Иногда что-то чувствуешь сильнее, что-то слабее, иногда — не в том порядке, иногда дольше или не так долго. Но ощущения всегда одинаковые. Но вот о чем никто не говорит: когда это случается с твоим ребенком, часть тебя, крошечная, но неумолимая часть испытывает облегчение. Потому что тот момент, которого ты ждал, страшился, к которому готовил себя с первого дня отцовства, наконец наступил. Ага, говоришь ты себе. Оно случилось. Вот оно. И после этого тебе больше нечего бояться.

Дружба - это чувство, которое даёт тебе почётное право видеть, как другого человека охватывает самое чёрное отчаяние, и знать, что ты тоже можешь впасть в отчаяние при нём.

Только становясь старше, понимаешь, что в людях, с которыми встречаешься и спишь, можно ценить одни качества, а в тех, с кем собираешься жить жизнь, быть рядом, проводить день за днем, — совсем другие. Если ты умен и удачлив, ты запомнишь эту истину, научишься ее принимать. Выяснишь, что для тебя важнее всего, и будешь искать именно это, научишься быть реалистом. Они все выбрали разное: Роман красоту, добрый нрав, покладистость; Малкольм, очевидно, надежность, здравый смысл (Софи была ужасающе практична) и общность эстетических взглядов. А он? Он выбрал дружбу. Разговоры. Доброту. Ум. Когда ему было чуть за тридцать, он смотрел на отношения окружающих и задавался вопросом, который тогда (и теперь) подогревал бесчисленные застольные беседы: что происходит между двумя людьми? Теперь, когда ему было почти сорок восемь, он видел отношения между людьми как отражение их самых острых и в то же время невыразимых желаний, их надежд и комплексов, которые обретали физическое воплощение в форме другого человека. Теперь он смотрел на пары — в ресторане, на улице, на вечеринке — и думал: почему вы вместе? Что для вас оказалось важнее всего? Чего не хватает в вас, что вам нужно получить от другого? Он считал теперь, что удаются те отношения, в которых оба партнера увидели в другом лучшее и решили это ценить.


В молодости они не могли друг другу ничего дать, кроме секретов: признания ходили вместо валюты, откровения были чем-то вроде интимной близости.

Он изобрёл несколько приемов. Мелкие воспоминания - обиды, оскорбления - следовало переживать снова и снова, чтобы они потеряли остроту, стали почти бессмысленными от повторения или чтобы можно было поверить, будто все это случилось с кем-то другим, а ты об этом только слышал. Воспоминания посерьёзнее надо было представить в виде отрезка киноленты - а потом стереть его кадр за кадром. Ни один из способов не был лёгок в исполнении: например, нельзя было останавливаться в процессе стирания и приглядываться к стираемому; нельзя было проматывать какие-то части в надежде не погрязнуть в деталях происшедшего - потому что не погрязнуть не удавалось. Трудиться надо было каждую ночь, пока воспоминание не истиралось полностью.

Инстаграм автора https://www.instagram.com/p/2gOs-yycla/